Неточные совпадения
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют.
Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная
любовь ваша…
Для Константина народ был только главный участник в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную
любовь к мужику, всосанную им, как он сам говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем
деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем
деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.
Константин Левин чувствовал, что ему остается только покориться или признаться в недостатке
любви к общему
делу. И это его оскорбило и огорчило.
Любовь к женщине он не только не мог себе представить без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских
дел; для Левина это было главным
делом жизни, от которогo зависело всё ее счастье. И теперь от этого нужно было отказаться!
Одно время, читая Шопенгауера, он подставил на место его воли —
любовь, и эта новая философия
дня на два, пока он не отстранился от нее, утешала его; но она точно так же завалилась, когда он потом из жизни взглянул на нее, и оказалась кисейною, негреющею одеждой.
Потому ли, что дети непостоянны или очень чутки и почувствовали, что Анна в этот
день совсем не такая, как в тот, когда они так полюбили ее, что она уже не занята ими, — но только они вдруг прекратили свою игру с тетей и
любовь к ней, и их совершенно не занимало то, что она уезжает.
— Да вот что хотите, я не могла. Граф Алексей Кириллыч очень поощрял меня — (произнося слова граф Алексей Кириллыч, она просительно-робко взглянула на Левина, и он невольно отвечал ей почтительным и утвердительным взглядом) — поощрял меня заняться школой в деревне. Я ходила несколько раз. Они очень милы, но я не могла привязаться к этому
делу. Вы говорите — энергию. Энергия основана на
любви. А
любовь неоткуда взять, приказать нельзя. Вот я полюбила эту девочку, сама не знаю зачем.
Занимая третий год место начальника одного из присутственных мест в Москве, Степан Аркадьич приобрел, кроме
любви, и уважение сослуживцев, подчиненных, начальников и всех, кто имел до него
дело.
И те уверения в
любви, которые ему казались так пошлы, что ему совестно было выговаривать их, она впивала в себя и понемногу успокоивалась. На другой
день после этого, совершенно примиренные, они уехали в деревню.
Случилось что-то вроде
любви, но и тут
дело как-то свелось на ничего.
Немного спустя принесли к нему, точно, приглашенье на бал к губернатору, —
дело весьма обыкновенное в губернских городах: где губернатор, там и бал, иначе никак не будет надлежащей
любви и уважения со стороны дворянства.
Но как ни исполнен автор благоговения к тем спасительным пользам, которые приносит французский язык России, как ни исполнен благоговения к похвальному обычаю нашего высшего общества, изъясняющегося на нем во все часы
дня, конечно, из глубокого чувства
любви к отчизне, но при всем том никак не решается внести фразу какого бы ни было чуждого языка в сию русскую свою поэму.
Дело было так поведено умно, что он получал вдвое больше доходов противу всех своих предшественников, а между тем заслужил
любовь всего города.
Перескажу простые речи
Отца иль дяди-старика,
Детей условленные встречи
У старых лип, у ручейка;
Несчастной ревности мученья,
Разлуку, слезы примиренья,
Поссорю вновь, и наконец
Я поведу их под венец…
Я вспомню речи неги страстной,
Слова тоскующей
любви,
Которые в минувши
дниУ ног любовницы прекрасной
Мне приходили на язык,
От коих я теперь отвык.
Замечу кстати: все поэты —
Любви мечтательной друзья.
Бывало, милые предметы
Мне снились, и душа моя
Их образ тайный сохранила;
Их после муза оживила:
Так я, беспечен, воспевал
И
деву гор, мой идеал,
И пленниц берегов Салгира.
Теперь от вас, мои друзья,
Вопрос нередко слышу я:
«О ком твоя вздыхает лира?
Кому, в толпе ревнивых
дев,
Ты посвятил ее напев?
И сердцем далеко носилась
Татьяна, смотря на луну…
Вдруг мысль в уме ее родилась…
«Поди, оставь меня одну.
Дай, няня, мне перо, бумагу
Да стол подвинь; я скоро лягу;
Прости». И вот она одна.
Всё тихо. Светит ей луна.
Облокотясь, Татьяна пишет.
И всё Евгений на уме,
И в необдуманном письме
Любовь невинной
девы дышит.
Письмо готово, сложено…
Татьяна! для кого ж оно?
Что было следствием свиданья?
Увы, не трудно угадать!
Любви безумные страданья
Не перестали волновать
Младой души, печали жадной;
Нет, пуще страстью безотрадной
Татьяна бедная горит;
Ее постели сон бежит;
Здоровье, жизни цвет и сладость,
Улыбка, девственный покой,
Пропало всё, что звук пустой,
И меркнет милой Тани младость:
Так одевает бури тень
Едва рождающийся
день.
Мечтам и годам нет возврата;
Не обновлю души моей…
Я вас люблю
любовью брата
И, может быть, еще нежней.
Послушайте ж меня без гнева:
Сменит не раз младая
деваМечтами легкие мечты;
Так деревцо свои листы
Меняет с каждою весною.
Так, видно, небом суждено.
Полюбите вы снова: но…
Учитесь властвовать собою:
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет».
Он пел
любовь,
любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли
девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных;
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С
любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких
днейКипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
Прощаясь с Ивиными, я очень свободно, даже несколько холодно поговорил с Сережей и пожал ему руку. Если он понял, что с нынешнего
дня потерял мою
любовь и свою власть надо мною, он, верно, пожалел об этом, хотя и старался казаться совершенно равнодушным.
Весь
день на крейсере царило некое полупраздничное остолбенение; настроение было неслужебное, сбитое — под знаком
любви, о которой говорили везде — от салона до машинного трюма; а часовой минного отделения спросил проходящего матроса: «Том, как ты женился?» — «Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно», — сказал Том и гордо закрутил ус.
Пойдем
любовь делить плачевной нашей крали.
Дай, обниму тебя от сердца полноты.
— Зачем говорю? — переспросила она после паузы. — В одной оперетке поют: «
Любовь? Что такое —
любовь?» Я думаю об этом с тринадцати лет, с того
дня, когда впервые почувствовала себя женщиной. Это было очень оскорбительно. Я не умею думать ни о чем, кроме этого.
— Из-за этой
любви я и не женился, потому что, знаете, третий человек в доме — это уже помеха! И — не всякая жена может вынести упражнения на скрипке. А я каждый
день упражняюсь. Мамаша так привыкла, что уж не слышит…
Но Калитин и Мокеев ушли со двора. Самгин пошел в дом, ощущая противный запах и тянущий приступ тошноты. Расстояние от сарая до столовой невероятно увеличилось; раньше чем он прошел этот путь, он успел вспомнить Митрофанова в трактире, в
день похода рабочих в Кремль, к памятнику царя; крестясь мелкими крестиками, человек «здравого смысла» горячо шептал: «Я — готов, всей душой! Честное слово: обманывал из
любви и преданности».
— Слепцы! Вы шли туда корыстно, с проповедью зла и насилия, я зову вас на
дело добра и
любви. Я говорю священными словами учителя моего: опроститесь, будьте детями земли, отбросьте всю мишурную ложь, придуманную вами, ослепляющую вас.
— Вот вы пишете: «Двух станов не боец» — я не имею желания быть даже и «случайным гостем» ни одного из них», — позиция совершенно невозможная в наше время! Запись эта противоречит другой, где вы рисуете симпатичнейший образ старика Козлова, восхищаясь его знанием России,
любовью к ней.
Любовь, как вера, без
дел — мертва!
«Ближе всего я был к правде в те
дни, когда догадывался, что эта
любовь выдумана мною», — сообразил он, закрыв глаза.
— «Интеллигенция любит только справедливое распределение богатства, но не самое богатство, скорее она даже ненавидит и боится его». Боится? Ну, это ерундоподобно. Не очень боится в наши
дни. «В душе ее
любовь к бедным обращается в
любовь к бедности». Мм — не замечал. Нет, это чепуховидно. Еще что? Тут много подчеркнуто, черт возьми! «До последних, революционных лет творческие, даровитые натуры в России как-то сторонились от революционной интеллигенции, не вынося ее высокомерия и деспотизма…»
Анфиса (читает). «У меня все готово. Докажите, что вы меня любите не на словах только, а на самом
деле. Доказательств моей
любви вы видели много. Для вас я бросил свет, бросил знакомство, оставил все удовольствия и развлечения и живу более года в этой дикой стороне, в которой могут жить только медведи да Бальзаминовы…»
Но осенние вечера в городе не походили на длинные, светлые
дни и вечера в парке и роще. Здесь он уж не мог видеть ее по три раза в
день; здесь уж не прибежит к нему Катя и не пошлет он Захара с запиской за пять верст. И вся эта летняя, цветущая поэма
любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания.
Ему было очень скучно не видеть Ольги в неположенные
дни, не слышать ее голоса, не читать в глазах все той же, неизменяющейся ласки,
любви, счастья.
Да наконец, если б она хотела уйти от этой
любви — как уйти?
Дело сделано: она уже любила, и скинуть с себя
любовь по произволу, как платье, нельзя. «Не любят два раза в жизни, — думала она, — это, говорят, безнравственно…»
От прежнего промаха ему было только страшно и стыдно, а теперь тяжело, неловко, холодно, уныло на сердце, как в сырую, дождливую погоду. Он дал ей понять, что догадался о ее
любви к нему, да еще, может быть, догадался невпопад. Это уже в самом
деле была обида, едва ли исправимая. Да если и впопад, то как неуклюже! Он просто фат.
Потом он задумывался, задумывался все глубже. Он чувствовал, что светлый, безоблачный праздник
любви отошел, что
любовь в самом
деле становилась долгом, что она мешалась со всею жизнью, входила в состав ее обычных отправлений и начинала линять, терять радужные краски.
— То есть если б на его месте был другой человек, — перебил Штольц, — нет сомнения, ваши отношения разыгрались бы в
любовь, упрочились, и тогда… Но это другой роман и другой герой, до которого нам
дела нет.
— Все! я узнаю из твоих слов себя: и мне без тебя нет
дня и жизни, ночью снятся все какие-то цветущие долины. Увижу тебя — я добр, деятелен; нет — скучно, лень, хочется лечь и ни о чем не думать… Люби, не стыдись своей
любви…
Но как же она думала: чем должно разрешиться это поклонение? Не может же оно всегда выражаться в этой вечной борьбе пытливости Штольца с ее упорным молчанием. По крайней мере, предчувствовала ли она, что вся эта борьба его не напрасна, что он выиграет
дело, в которое положил столько воли и характера? Даром ли он тратит это пламя, блеск? Потонет ли в лучах этого блеска образ Обломова и той
любви?..
Редко судьба сталкивала его с женщиною в обществе до такой степени, чтоб он мог вспыхнуть на несколько
дней и почесть себя влюбленным. От этого его любовные интриги не разыгрывались в романы: они останавливались в самом начале и своею невинностью, простотой и чистотой не уступали повестям
любви какой-нибудь пансионерки на возрасте.
— Вот мысль! Нет; а все нужно для соображений; надо же будет сказать тетке, когда свадьба. С ней мы не о
любви будем говорить, а о таких
делах, для которых я вовсе не приготовлен теперь.
В разговоре она не мечтает и не умничает: у ней, кажется, проведена в голове строгая черта, за которую ум не переходил никогда. По всему видно было, что чувство, всякая симпатия, не исключая и
любви, входят или входили в ее жизнь наравне с прочими элементами, тогда как у других женщин сразу увидишь, что
любовь, если не на
деле, то на словах, участвует во всех вопросах жизни и что все остальное входит стороной, настолько, насколько остается простора от
любви.
— Да, если б бездна была вон тут, под ногами, сию минуту, — перебила она, — а если б отложили на три
дня, ты бы передумал, испугался, особенно если б Захар или Анисья стали болтать об этом… Это не
любовь.
— Какой еще жизни и деятельности хочет Андрей? — говорил Обломов, тараща глаза после обеда, чтоб не заснуть. — Разве это не жизнь? Разве
любовь не служба? Попробовал бы он! Каждый
день — верст по десяти пешком! Вчера ночевал в городе, в дрянном трактире, одетый, только сапоги снял, и Захара не было — все по милости ее поручений!
Впрочем, надо отдать им справедливость, что и
любовь их, если
разделить ее на градусы, до степени жара никогда не доходит.
Вероятно, с летами она успела бы помириться с своим положением и отвыкла бы от надежд на будущее, как делают все старые
девы, и погрузилась бы в холодную апатию или стала бы заниматься добрыми
делами; но вдруг незаконная мечта ее приняла более грозный образ, когда из нескольких вырвавшихся у Штольца слов она ясно увидела, что потеряла в нем друга и приобрела страстного поклонника. Дружба утонула в
любви.
В Швейцарии они перебывали везде, куда ездят путешественники. Но чаще и с большей
любовью останавливались в мало посещаемых затишьях. Их, или, по крайней мере, Штольца, так занимало «свое собственное
дело», что они утомлялись от путешествия, которое для них отодвигалось на второй план.
Но все эти заботы не выходили пока из магического круга
любви; деятельность его была отрицательная: он не спит, читает, иногда подумывает писать и план, много ходит, много ездит. Дальнейшее же направление, самая мысль жизни,
дело — остается еще в намерениях.
«Не правы ли они? Может быть, в самом
деле больше ничего не нужно», — с недоверчивостью к себе думал он, глядя, как одни быстро проходят
любовь как азбуку супружества или как форму вежливости, точно отдали поклон, входя в общество, и — скорей за
дело!
Она порылась в своей опытности: там о второй
любви никакого сведения не отыскалось. Вспомнила про авторитеты теток, старых
дев, разных умниц, наконец писателей, «мыслителей о
любви», — со всех сторон слышит неумолимый приговор: «Женщина истинно любит только однажды». И Обломов так изрек свой приговор. Вспомнила о Сонечке, как бы она отозвалась о второй
любви, но от приезжих из России слышала, что приятельница ее перешла на третью…